От вампира тянет кровью – и это самое банальное, что только может быть. Совсем недавно он кого-то убил – запах чужой, совсем не похож на его собственный; он немного резкий, немного тягучий, немного горячий – всё вместе сразу. Вампир так же похож на этот запах, что шлейфом тянется за ним, как и всё остальное. Волк внутри скалится, жмется к стенкам сознания, словно к прутьям клетки и пускает кровавую пену по клыкам, пытаясь доказать, что то, что они сделали – неправильно, неправильно во всех своих проявлениях, от начала и до конца. Раду спокоен и молчит, сидит там же, где его оставили ранее, смотрит с легким беспокойством за передвижениями кровососа, имени которого не помнит, не знает, забыл. Мысли путаются со звериными инстинктами и самое страшное сейчас – выпустить наружу озлобленного хищника, который мечтает вцепиться зубами, когтями, душою в горло обидчика. Будь у волка воля, он бы перегрыз горло сам себе.

Цепь звякает, падая на пол. Ошейник остается на месте. Вампир манит оборотня пальцами, ладонью, взглядом, запахом. Раду поднимается на ноги, но чувствует себя неудобно, неправильно, оттого клонит голову, глядит исподлобья, облизывая сухие губы. Он идет следом за вампиром, которому, на самом деле, не так-то много лет. Он не оглядывается, не разглядывает обстановку, просто смотрит в спину своего нового и единственного на будущее и прошлое хозяина. Волк внутри подозрительно ворочается, всё еще скалится, прижимая уши к здоровой башке, сверкает тускло глазами.

Ему дают отмыться – и на какое-то время нос забивается запахам трав и водяного пара. Когда он выходит, не найдя одежды, завернувшийся в полотенце, в комнате только вампир, разглядывающий его чуть задумчиво и чуть с интересом. Где-то с этого момента зверю внутри становится страшно и он пятится, припадая на задние лапы.

Заполошное собственное дыхание и попытки сопротивляться. Не думал он, что его захотят использовать так. Потом было желание продолжить, попросить еще. Вампир издевался, оставляя укусы на плечах, на загривке, на руках. Волк дрожал всем телом, дрожь передавалась человеку, Раду старался изо всех сил держать себя в руках, оттого ощущение удовольствия стерлось, покрывшись налетом – таким, каким покрывается шоколад, перележавший на полке.

Волк внутри него мог бы быть альфой, он мог  бы собрать свою стаю, но человек не принял его, как и не принял свое происхождение когда-то. Оттого сейчас намного больнее было зверю подчиняться, сдавать позиции, подставлять спину и расставлять ноги в стороны, прогибаясь в пояснице. Это было как в дурно снятом порнофильме – никакого намека на красоту, только единоличное удовольствие вампира. И плавно перетекающая из боли в требование большего эмоция. Одна единственная, спасшая от многих ошибок. Принятие.

Вампир словно чувствовал его. Боль от проникновений межилась болью от укусов, тянущих от позвоночника к чужому языку. Интересно, какая для вампиров на вкус кровь оборотня? Хищник внутри заливался непонятным, тревожным, дрожащим лаем, переступая с лапы на лапу, а Раду вжимался лицом в мягкие подушки, сгребая пальцами сбитое покрывало и мятые простыни. Он подчинялся во всем, не пытаясь отдать ответную ласку или хоть что-то  - ответное. Только подавался бедрами назад, скорее на инстинктах, чем от желания продлить контакт.

Час прошел, полчаса или половина ночи – не понять, под занавешенными окнами такая же тьма, как и в глазах кровососа. Вот только от шальной глупой мысли, что он может с кем-то так же, как с ним сейчас – свихнувшийся зверь внутри вдруг переходит с утробного опасного рыка на яростное истеричное рычание. И готов уже сомкнуть зубы на ком угодно, только не на руках вампира, что только что подмял его под себя, оставил на нем свой запах. Зверь сходит с ума, мечется от одного к другому, Раду теряется в собственных мыслях. Тычется губами в чужое плео, слизывая соленые капли пота с остывающей кожи. Температура тела вампира чуть ниже, чем у нормального человека. Намного ниже, чем у волка. Оборотень жмется к нему, с опаской нависает сверху, боясь заглянуть в глаза, утыкается носом в шею и жадно втягивает носом запах – запоминает, раскладывает на составляющие, запоминает снова. Вампир, заинтересованный таким поведение, позволяет ему любопытничать – водить ладонями по всему телу, отсчитывая ребра, ведя пальцами по ключицам, ко выпирающим тазо-бедренным косточкам. Когда кровосос садится на кровати, волк тут же примыкает губами к выпирающим на спине позвонкам, выцеловывая каждый из них. А когда в комнату заходит кто-то из слуг, смотря в пол, оборотня ведет, он срывается, перед глазами – красная пелена и думать уже не то что сложно – невозможно просто. Обращание безумно болезненно, на дорогих простынях остаются комки слизи и кровь зверя. Здоровые подпалый хищник бросается на подкашивающихся лапах к двери, заставляя слугу выскочить наружу. Бьется широким лбом о дерево, рычит, ведет носом у щели над паркетом и остервенело рычит, клацая крупными когтями по полу.

Удар тростью приходится по хребту меж лопаток. Волк скулит, прижимаясь брюхом к полу, заводит уши, поджимает хвост и жмурит глаза, ожидая нового удара. Но его не следует. И оттого зверь, словно боясь еще одного наказания, доверчиво, так и не встав с пола, подползает к вампиру и жмется лбом под колени. В эту ночь ему позволяют спать в ногах на кровати, но уснуть он так и не может. Прислушивается к чужим шагам, тычется носом в холодные вампировы ноги и никак не может надышаться его запахом. Ошейник на горле жмет, но он об этом не скажет.