Господь создал человека. Человек переносит безмерную боль. Человек умирает. Может, стоило потратить седьмой день на сострадание, а не на отдых? Многим в жизни Мейсона не хватало именно сострадания. Не сказать, что он сам им страдал, но порой его не хватало именно в отдаче извне.
В Эзре порой сострадание уходило в ноль. Окончательно и бесповоротно. Особенно в те дни, когда стражи, попавшие в клинику Академии, видели и слышали те комментарии, что кудрявая сволочь отправляла в адрес медика. Сегодняшняя ночь прошла в срочной операции, а под утро Мейсону позвонила мать и сказала, что у отца плохо с сердцем, но станет еще хуже, если Мейсон приедет и начнет его лечить. Через пятнадцать минут выяснилось, что это была проверка от престарелых родителей, которые в свои шестьдесят внешне и по характеру тянули на девяносто, а то и сто. Общаться с ними порой желания не было совсем, но Мейсон на то и был прекрасным, просто отличным парнем, что и маму, и папу любил и обожал в любом их эквиваленте и в любом виде.
Утро выдалось затяжным и темным. За окном кабинета Мейса было серое ничто со свинцовыми сухими тучами. Но этот день, каким ы жутким он не был, был всё равно другим. Бывало, конечно, хуже – бывали рваные раны, которые никак нельзя зашить, пока пациент умирает на столе. Бывали моменты, когда Картер до отчаяния жалел, что он не ведьмак и не целитель. Бывали минуты, когда он желало статься один – по настоящему один, избавиться от призрака прошлого, который в буквальном смысле таскается за ним по пятам, вынуждая его на.. в прочем, Эзра никогда не вынуждал его делать что-либо. Всё, что Мейсон делал – он делал добровольно. И выбор этот был почти осознанным. И вопрос «как» он пытался оставлять без внимания.
Призрак бродил сейчас где-то по клинике, думая или подозревая, что Картер свалился спать – медик уходил к себе с такой заспанной и бледной рожей, что решить другого было попросту нельзя. Но Мей стоял сейчас у своего стола и смотрел на одинокий черничный капкейк. Задумчиво почесав заросшую трехдневной щетиной щеку, он воткнул чуть кривовато дешевую крученую свечку яркого желтого цвета, щелкнул зажигалкой, которую стащил у кого-то из пациентов. Вышел отличный праздничный торт.
Кто-то спал под успокоительными после операции, кого-то выписали еще вечером накануне. Общая палата была практически пуста, работала только чуть мигающая лампа у стола в углу. Мейсон застыл на пороге кабинета, ища глазами Эзру.
- Эй, жаворонок, иди сюда. Не могу уснуть без твоего ворчания под ухом.
Когда священник объявился в помещении, Мейс уже сидел на собственном рабочем столе, покачивая скрещенными у лодыжек ногами. Рядом весьма уютно мигал свечкой денрожденный капкейк.
- Еще один год вместе, чудовище, а? Я справился.

Жизнь с Эзрой в какой-то момент превратилась в ад при жизни. И Мэйсон не жаловался – он не хотел лишаться этого ада. Он обрек себя самостоятельно на вечную верность умершему человеку, которого знал от силы пару месяцев своей жизни. Даже Талия когда-то не удостоилась таких чувств, хотя к бывшей жене Картер до сих пор испытывал что-то неоднозначное. Эзра был его якорем, его маяком, но в то же время он был его цепью. Он явился в его жизнь, проник в его сердце, а затем стал призраком и там и умер, не встречая на своем пути преград.
Сейчас он казался живым. Настоящим. Тем Эзрой, с которым Мэйсон когда-то познакомился. Может быть тем, кем он стал бы, останься тогда Картер с ним. Хотя, чем он смог бы помочь?.. Возможно, что ничем. А может, оставил бы его в живых. Это «если бы» грызло его до сих пор – с того дня, как Митчелл оказался на его пороге, мило улыбаясь и смотря как-то чуть виновато. Или Мэйсу сейчас хотелось думать, что тогда он выглядел виновато..
Во всяком случае, его жизнь превратилась в параноидальный целибат. Хотя целибатом это назвать было сложно. То, что они.. Картер судорожно втянул воздух, потерев глаза. Невозможно было избавиться от многих привычек. Невозможно было перестать вспоминать, особенно когда этот кудрявый черт иногда напоминал – напоминал так ярко, что потом хотелось выть и разодрать себе грудную клетку, протискивая пальцы сквозь ребра.
- О, я пытался, поверь мне. Долго и нудно размышлял о том, как прикончу тебя без твоего согласия. А потом буду отчитываться перед советом. «Знаете», - скажу я им, - «я не подписывался на такое. Я не просил». – Картер криво усмехнулся, всё еще надеясь, что его слова будут хоть немного походить на шутку. Неудачную, но шутку. Спрыгнув со стола на пол, он растрепал собственные волосы, хотя больше уже было некуда, провел ладонями по лицу и подошел ближе к собственному призраку прошлого. – Ты красивый, Эз. И всегда теперь будешь красивым. Придется смириться с тем, что теперь это обычное дело. – Привычка пиналась и орала, чужое дыхание не чувствовалось и кончики ребер защипало желанием выгнуться наружу, вспоров кожу. Неудобно. Неприятно. Но привычно. Деваться некуда. – С днём рождения. Спасибо, что всё же не свалил в закат. Вот этого я бы, наверное, точно не пережил.