Eleventh Vibration – Forget-me-not

Дэйв не говорит ни слова, кажется, не просыпается даже. Открывает дверь, меряет взглядом, улыбается сонно, а через минуту Ян, еле успевший стащить с себя кеды и толстовку, уже оказывается в тяжелых объятиях, вжимается носом в твердое плечо и почти не дышит. Дэйви быстро засыпает, у него сегодня – и завтра тоже – выходной. Он дышит размеренно, спокойно и глубоко. А Ян, словно испуганная мышь, старается не двигаться. Расслабляется лишь через полчаса, когда сон уже ощутимо на глаза давит, забирается щупальцами в глотку, заставляя зевать в широкую грудь любовника. Во сне он, стоя посреди глади океана, наблюдает за тысячами тысяч китов, слушая их длинную, затяжную песню, похожую на бесконечный монолог с тяжелым свинцовым небом.

Днем Ян чуть ли не плачет, когда Дэйв ставит перед ним кружку с горячим кофе и готовит поздний, полуденный завтрак. Ему готовила разве что только мама, когда он приезжал к ней. И бабуля, засевшая в своем Техасе. Дэйв хмыкает, рассказывает какую-то ерунду. И весь день они вместе. И под вечер, когда Ян, наконец, рассказывает, с какого хрена вообще приперся, здоровый плюшевый медведь, целуя напрягшегося Александера за ухом, предлагает к нему переехать.

Первое время он мечется, дергается, пытается узнать, как там Майк без него – без него. Потому что без Майка ему невыносимо пусто, непривычно и даже отчасти страшно. Он просыпается от жутких кошмаров посреди ночи, его тут же прижимают к кровати тяжелой горячей рукой, но мертвые киты перед глазами еще долго никуда не деваются. Успокаивается Ян только через две, а то и три недели. Наконец снова выходит на контакт с издателем и, счастливый от праздного безделья, договаривается о последних правках. Сборник с позволения редактора уходит в печать. Через неделю на счет в банке приходит первая выручка с небольших продаж. Они с Дэйвом празднуют вместе на побережье, а потом уже дома. И Ян совершенно не вспоминает про Майки. Разве что только еле успевает промолчать его имя, когда дугой выгибается под Дэйвом, сменяет два глупых слога протяжным стоном – и никто ни о чем не догадывается.

Рассказы о китах, стылом море и путешественниками поэтому странному миру расползается медленно по штатам, на счет постепенно капают новые небольшие суммы, а Александеру уже предлагают написать еще. Второй месяц новой жизни проходит в знакомствах, безудержном сексе и какой-то солнечной эйфории. Но в душе он все равно представляет Майка – отчаянно, как-то жадно и по-детски жмурясь и сжимая себя тонкими дрожащими пальцами. Теперь, когда он совершенно точно знает реакции своего тела на чужие ласки, картины становятся ярче, отчетливее.

Дэйв большой, заботливый и до безумия нежный. Ян словно погрузился в застывшую патоку, до безумия этим фактом довольный. Он уже знает нескольких ребят из студии, но разговоров о Манчини старательно избегает. Дэйв, наблюдая за своим мальчиком, глушит тупую тихую ревность, как-то слишком правильно понимая, что короткие признания в любви адресованы сквозь него, не ему, а яростному алкоголику и бездельнику, который с каждым днем все больше бесит его, появляясь в студии.

По телеку крутится какая-то часть Чужого против Хищника. Ян смеется, пытаясь увернуться от горячих рук.
– Нафига ты бреешься? Тебе шла твоя брутальная борода. – Дэйв хмыкает, целуя остро подставленное плечо.
– Да ладно. Я и так неплохо выгляжу. – У него уже заплетается язык от количества выпитого вина.
– Ты похож на младенца переростка.

О чем там был фильм, Ян не помнит. Только вступительные титры, потому что Дэйв уж очень заразительно целуется. На шее и плечах опять расцветают темные метки, тело послушно гнется, привычное уже к ласкам. Ян никогда бы не подумал, что ему будет так спокойно в чужих объятиях, что будет засыпать не носом уткнувшись в спину Майки, а под боком у здоровяка-Дэйва. Что вообще сможет назвать домом не их с Манчини квартирку. Хотя при каждом упоминании «дома» что-то скребло с обратной стороны ребер. Было странно и непривычно. Было просто отвратительно. Но все эти чувства почти-привычно топились в наигранном желании. Дэйв либо не замечал этого, либо умело делал вид, потакая желаниям Александера.

Стук в дверь дома сквозь шум ливня и криков и выстрелов с экрана был почти не слышен. Ян, распаленный, оставшийся в одних только боксерах, лениво стекает в сидячее положение на диване, пока Дэйв топает к двери. Которая нетерпеливо распахивается, стоит ему только щелкнуть замком. На пороге – мокрый, как мышь, упавшая в прорубь, Майки. Яну от чего-то становится до одури страшно.

– Проблемы могут быть у тебя, а не у меня. Ты, кажется, говорил, что без проблем и сам поживешь. – Ян морщится, словно только что глотнул прокисшего молока. Дэйв выглядит растерянным всего несколько минут, а потом замирает около дивана, хмуро наблюдая за Майком.
– Какого хера ты приперся, Манчини? – В голосе не слышится ни капли ожидания. Вопрос скорее подразумевает «а не соизволишь ли ты валить к хуям», но Дэйв, чертов медведь, пытается держать себя в руках.

Ян подбирается, скрещивая ноги, трет ладонью шею, наблюдая за Майком. Его одновременно до ужаса, до скрежета в зубах и костях хочется обнять. И отмудохать этим самым штопором так, чтобы он двигаться способен не был. Александер читал как-то для прикола пособие по тому, как и где проходят нервы, с помощью которых человека можно обезвредить. Хотя в этом случае, конечно, Манчини хочется попросту убить.

– Если у тебя проблемы с деньгами, мог просто позвонить, придурок. – Ян стаскивает со столика штопор и задумчиво вертит его в руках, а потом бросает обратно, откидываясь назад и вжимаясь спиной в мягкий, до безумия удобный диван. – Сам возьмешь, большой уже мальчик. – Он не замечает .как то и дело косится на Дэйва, словно ожидая с его стороны спасения, безудержного и прекрасного.

Ян не знает, куда девать руки ,куда девать себя. Дэйв, отобрав у Манчини бутылку, уходит на кухню, гремя там чашкой, включает кофемашину. Александер злится на него за это – чертов медведь совсем не хочет помогать, говорит только перед этим, что не имел никакого желания обсуждать их прекрасную дружбу. Мол, разбирайся со своим другом сам. Да ты никак ревнуешь, Дэйв? Что это за нахуй? Ян злится, злится так, что, в конечном итоге, спихивает с себя Манчини, а затем и его с дивана.

– Проваливай, блять. Я не виноват, что в свои двадцать четыре тебя до сих пор надо кормить с ложечки. – Его срывает с дивана каким-то несусветным порывом. Ян натягивает валяющуюся на полу майку, кое-как оправляя мятые края, ведет неприязненно плечом. – Документы завтра найду. – На знакомый голос из спальни семенит лапами подросшая и разжирневшая Расти, виляет хвостом, радуясь старому знакомому. Ян отпихивает ее ногой в сторону кухни, собака послушно уходит, в надежде получить лишнюю порцию жрачки. – С какого хера в тебе проснулась забота? Или что это, Майкл? Моя жизнь тебя никак теперь не касается. Найди себе нянечку, найди себе другую квартиру и съебись уже, к херам собачьим.

Маленький светлый Ян никогда не матерился так много за раз. Он злится – и костяшки пальцев белеют, когда ладони свертываются в кулаки. Яну одновременно и страшно, и хочется выть, и обнять судорожно этого придурка, высказать ему все – и про любовь, и про то, как он его ненавидит. Но слишком большая концентрация разноплановых эмоций рвет на куски любую сдержанность и осмысленность действий. Ян зол и плохо соображает, не выдумывает себе логики. В тот момент, когда он уже было бросается к вставшему с дивана злому Майки с кулаками, Дэйв перехватывает его поперек груди, оттаскивая в сторону, говорит что-то вроде «Манчини, проваливай» и «малыш, успокойся».

Несомненно, они и раньше били друг другу морды. Несомненно, доходило и до неуместной потери крови. Но сейчас все переходит какие-то знакомые ранее рамки. Ян не успевает за резко разворачивающимися событиями. Он успевает лишь слабо среагировать, но получает в ответ за эту свою реакцию от взбешенного Майка. Он знает, что это такое. Неумение контролировать свой гнев. К психологу Манчини должен был ходить долго и основательно. А может, самое время подсадить его на транквилизаторы и сдать в реабилитационный центр. Может, его пора переводить в вегетативное состояние. Тогда есть возможность, что Майкл впервые выслушает друга. Гребаный адреналиновый наркоман, гребаный наркоман в принципе.

У Яна все плывет перед глазами. Он булькает собственной кровью, пытаясь прямо сесть на диване, слабо стонет, хватаясь за разбитую губу. Под языком чувствуется разошедшаяся тонкая кожа, мягкая плоть. Хочется блевать от неприятности ситуации. Первый порыв – проверить, в порядке ли Майк. Привычка, ебаная привычка. Александер дергается в сторону, матерится приглушенно, косится на вполне себе прекрасно, кажется, чувствующего себя Манчини.

– Урррод, – шипит культурный до поры до времени блондин, стаскивая себя с дивана силой. – Дебил, блять. О, Господи.. Дэйв?..
Дернувшись сначала к любовнику, а только потом сообразив и схватив из груды осколков, оставшихся от стеклянного столика после встречи со лбом Дэйва, телефон, Александер дрожащими пальцами набирает дежурный номер. Скорая обещает выехать как можно быстрее. Они же такие, мать их, привычные. Грёбаный Майями. У Яна кружится голова, перед глазами кружится комната. Кое-как впихнув себя в мягкие спортивные штаны, он пытается привести в чувство Дэйва. Правда ,после второй такой попытки ругается грязно, покачиваясь доходит до дивана, снова берется за телефон, отмахиваясь от Майка, на которого совершенно нет сил злиться.

– Люк? Привет.. Прости, что поздно. Можешь заехать к Дэйву? … Да, все.. ну.. почти в порядке. Надо Майка забрать.. Да. Угу. Господи, просто заберите его. Не знаю. У себя в уголке сложите. Я не могу его оставить в квартире Дэйва. … Спасибо.

В чем прелесть юркого коренастого Люка – он редко задает вопросы. Только если на пьяную голову. Один из студийных ребят, что чаще оказывается пассивом, показался Яну достаточно милым, симпатичным и приятным в общении. Фрэнк и Люк прикатывают почти одновременно со скорой. Люк лишь осоловело и чуть пьяно хлопает длинными ресницами, и Яну хочется основательно съездить по его здоровому запоминающемуся носу. Они вдвоем оттаскивают от Александера Майки и грузят его в машину, пока Ян уверяет санитаров, что помощь нужна только бессознательно раскинувшемуся на полу  гостиной Дэйву.

Дэйв приходит в себе через пару часов, но тут же крепко засыпает, убаюканный ударной дозой седативных. Ян засыпает, уткнувшись носом в слоенные руки. Последнее, о чем он успевает подумать, - надо будет согласиться на предложение ребят и свалить с ними в тур, назначенный на неделю вперед.